[paulkorotoon]

Мне больше всего понравилось несколько его рассказов.»

И по-прежнему лучами серебрит простор луна... - из "Марсианских хроник";
Огненные шары - оттуда же;
Человек.

А мое любимое у Брэдбери - "Вино из одуванчиков" »

Я как человек начинался с этой книги . 6 лет назад.. Сейчас наугад открываю, читаю - и пробирает. Шедевр.
Хорошие цитаты, парни, korsar77, Proll.

А я вот на днях прочитал "О мышах и людях" Стейнбека. Впечатлило.. Сильно и грустно. Была у людей мечта, но все рухнуло...

Отрывок

... Ленни вкрадчиво попросил:
- Расскажи мне... как тогда...
- Про что рассказать?
- Про кроликов.
- Не морочь мне голову,- огрызнулся Джордж.
- Ну, Джордж, расскажи. Пожалуйста, Джордж. Как тогда! - взмолился Ленни.
- Стало быть, нравится? Ну ладно, слушай, а уж потом поужинаем...
Голос Джорджа потеплел, смягчился. Он произносил слова чуть нараспев, но быстро, видимо, рассказывал об этом не в первый раз.
- Люди, которые батрачат на чужих ранчо, самые одинокие на свете. У них нет семьи. Нет дома. Придут на ранчо, отработают свое, а потом - в город, денежки проматывать, и глядишь, уж снова на другое ранчо подались. И в будущем у них ничего нет.
Ленни ловил каждое слово.
- Во-во, правильно. А теперь расскажи про нас.
Джордж продолжал:
- Но мы совсем не то, что они. У нас есть будущее. И тебе и мне есть с кем поговорить, о ком позаботиться. Нам незачем сидеть в баре и накачиваться виски только потому, что больше некуда деваться. Иной человек попадает в тюрьму и может сгнить там - никто и пальцем не шевельнет. Другое дело - мы.
- Другое дело - мы! - подхватил Ленни. - А почему? Да потому... потому, что у меня есть ты, а у тебя есть я, вот почему . - Он радостно засмеялся. - Говори же, Джордж, говори!
- Но ведь ты и так все знаешь наизусть. Можешь и сам рассказать.
- Нет, ты. Вдруг я чего-нибудь позабуду. Расскажи, как оно будет.
- Ну уж ладно. Когда-нибудь мы подкопим деньжат да купим маленький домик, несколько акров земли, корову, свиней и...
- И будем сами себе хозяева! - воскликнул Ленни. - И заведем кроликов. Говори дальше, Джордж! Про наш сад, и про кроликов в клетках, и про дожди зимой, и про печь, и какие густые сливки мы будем снимать с молока - хоть ножом режь. Расскажи, Джордж.
- Отчего ж не сам? Ведь ты все знаешь.
- Нет... лучше ты. У меня так не выходит... Говори, Джордж. Про то, как я буду кормить кроликов.
- Так вот, - сказал Джордж. - У нас будет большой огород, и кролики, и цыплята. А зимой, в дождь, мы плюнем на работу, затопим печь, станем сидеть себе около нее да слушать, как дождь стучит по крыше...

[Drongo]

Ой, а я когда-то читал коротенький рассказ из трёх страниц, но название запомнилось чётко, тронул он меня чем-то таким. Он, рассказ, грустный.

Перья с крыльев Ангелов

Перья с крыльев Ангела

Всю ночь снег падал на крышу аккуратного дома Доктора Томое. К утру ослепительные сугробы лежали повсюду, куда только доставал взгляд: на вершинах сосен, на замерзшем пруду. Как гигантская попона, неимоверной белизны снег укрывал, казалось, весь мир.
Где-то звенел смех, где-то пели песни, но над этим домом, казалось, нависла злая туча. Жена была совсем плоха... Время рас сыпало седину по ее волосам и проложило глубокие морщины на ее лице - но и сейчас она была прекрасна. Тонкие губы сжаты; это те самые губы, которые целовали горячие слезы на детской щеке, Мамины губы - самые прекрасные в мире…
Белые облака, похожие на фигурки зверушек, мчались по небу, огибая солнце. Измученный заботами Томо сидел, стиснув ладони огрубевшие от тяжкого труда. Он отрешенно смотрел на умирающую жену и на маленькую дочку, что спала на кровати. Ее розовые губки, казалось, были тронуты таинственным небесным светом. Какие счастливые события, прошедшие или грядущие, наполняли ее невинные грезы? Может, ей виделись знамения будущей счастливой жизни?
Не может быть, чтобы нашу Землю населяли только люди! Не может быть, чтобы наша жизнь напоминала мыльный пузырь, брошенный Вечностью по течению Времени, чтобы, проплыв немного, лопнуть и раствориться в Небытии! Почему все высокие чувства, исходящие из души, словно ангелы из собора, навсегда остаются невостребованными? Почему ослепительный блеск человеческой красоты обречен исчезнуть? Заставляя тысячи ручейков наших чувств стекать единым горным потоком обратно в наши сердца? Должно же существовать где-то царство, где радуга никогда не гаснет!
Эти события происходили в уютном домике, где обитала семья, которая вряд ли могла похвастаться достатком, даже по меркам среднего класса. И все же многие могли бы им позавидовать!
Пол, стены и потолок были сделаны из простых деревянных досок.
Все в доме излучало удивительный свет, но это было не сияние золота и серебра. Женщина постоянно подтягивала к своей груди стеганое одеяло, сшитое из простых лоскутов, приглушая приступы кашля, боясь разбудить маленькую дочку, спящую рядом в кроватке. Одеяло она сшила сама много лет назад, но, несмотря на многочисленные заплаты и потертые места, оно было не менее красиво, чем новое, и походило на яркую бабочку среди цветов в лет нем саду.
Где-то вдалеке зазвонил колокол. Томо поднял голову, очнувшись от мира собственных грез. Перед ним лежала пачка карандашей и несколько линованных листов бумаги из школьной тетради. Его красивые глаза были омрачены постоянной тревогой и болью.
Какие мысли разбудил далекий звон в его отчаявшейся душе?
Томо взял карандаш пальцами, - сможет ли он выразить на бумаге весь океан своих чувств и смятение, переполнявшее его сердце? Закусив нижнюю губу, Томо старательно вывел на бумаге: ПЕРЬЯ С КРЫЛЬЕВ АНГЕЛА
На этом Томо остановился. Маленькая фигурка появилась над кроватью и протянула руки навстречу утреннему свету. Ее фиолетовые глаза, такие же, как и у мамы, доверчиво смотрели на Томо. Она спросила шепотом:
- Мама все еще спит?
Несмотря на острую душевную боль, разбуженную невинным вопросом. Томо улыбнулся и ответил:
- Да, моя дорогая. Мы должны сидеть тихо...
- А она?.. Она поправится, папа? И станет такой, как раньше? Слезы катились из бездны глаз девочки.
- Да, моя хорошая, ей скоро станет легче, гораздо легче.
- Так ты принес лекарства? Боже, папа, мы снова будем счастливы!
Томо отчаянно покачал головой.
- Нет, моя радость. Я уже говорил тебе, что не могу купить лекарства, у нас нет денег, и к тому же, я уже говорил тебе, я...- Его голос, обычно ровный, дрогнул от напряжения.
- Ты не можешь найти работу, я знаю...
- Лаборатория закрыта...
- Лабораторию закрыли очень давно. Когда же ее снова откроют?
- Скоро, моя дорогая, скоро...
Девочка прижалась бледной щечкой к единственному окошку, в котором отражались огромные снежные сугробы, блестевшие, слов но драгоценные камни.
- Сегодня окошко сильно замерзло, будто превратилось в огромную льдину,- голос девочки дрожал.
- Ночью шел сильный снег, малышка, и окно заледенело. Девочка улыбнулась.
- Снег! Он, наверное, такой красивый! Как бы я хотела его увидеть!
Вся беспросветная жизнь, черная, как ночь, жизнь этого маленького создания, снова предстала перед глазами Томо. Красота жизни навек скрыта от нее. Для нее не существует листопада, цветущих полян и призрачной белизны зимы. Ей не суждено с восхищением и страхом вглядываться в бездонную глубину ночного неба, вспыхивающего искорками падающих звезд. Ее глаза, прекрасные глаза, покрыты непроницаемой вуалью, не знают ожидающего, внимательного взгляда, устремленного на маму, следящего за появлением доброй улыбки, всегда утоляющей детские печали. О, чего бы она ни отдала за этот божий дар! Подумать только, девочка тоже могла бы видеть! Видеть, как утреннее солнце прогоняет бесконечную ночь! Но если Томо еще мог где-нибудь раздобыть несколько сотен йен на лекарство, чтобы спасти маму девочки, то несколько тысяч йен, необходимых для сложной хирурги ческой операции на глазах дочки, ему не достать.
О, пытка напрасных надежд!
Если только... Томо снова посмотрел на прикрепленное к деревянной стене объявление из журнала "Лайф". Известнейшее издательство объявляло конкурс на лучший рассказ. Победитель должен получить премию в тридцать тысяч долларов.
Тридцать тысяч долларов! Этого вполне достаточно, чтобы обеспечить прекрасное лечение жене и восстановить зрение дочери! Томо не был писателем. Единственный рассказ, который он мог написать, было повествование о его собственной жизни. Надо описать все честно и правдиво, и, может быть, этот крик души найдет отклик в чьем-нибудь добром сердце. Это была последняя надежда, единственный шанс, и, Томо знал это, других способов заработать денег не находилось.
Несколько раз, посмотрев на два создания, которые он любил больше всего на свете, Томо взял карандаш и начал писать о своей нелегкой жизни. Сначала слова приходили с трудом, и Томо боялся опоздать: последний срок отправки рассказа - 1 января, а сегодня... а, сегодня уже - рождественское утро;
- Томо,- тихо прозвучал голос умирающей жены, приглушенный, но полный силы и достоинства.
- Да, любимая.
- Ты пишешь рассказ на конкурс?
- Я пробую, но боюсь, что ничего из этого не получится. Какой из меня писатель? А там, наверняка, будет столько умных людей.
Женщина содрогнулась от сильного приступа кашля, но вскоре заговорила снова:
- Обещай мне, что завтра закончишь рассказ и отошлешь его в Нью-Йорк. Неважно, что получится. Этим утром, слушая церковный звон, я ощутила нечто странное, чувства, которые невозможно передать. Как будто мне было обещано что-то необычное. Я уверена, Томо, мне открылось, ты должен писать, ты должен закончить рассказ, ты должен!..
- Я обещаю, моя любимая. Ради тебя я закончу. Томо склонился над женщиной, стараясь не выдать горьких чувств, рвавшихся из груди. Женщина улыбнулась. Слова лились подобно горному потоку, а вместе с ними и слезы.


Неясный свет следующего утра уже пробивался сквозь великолепие французских окон элегантного дома в Нью-Йорке. За столом, покрытым белоснежной скатертью, уставленным серебряными приборами, сидели мужчина и женщина. Нельзя представить себе большего контраста, чем нищенская простота дома Томо Уилсона и роскошь этого великолепного дворца. Но во "дворце" царил холод, который не могли разогнать даже батареи центрального отопления. Это был холод сердец, забывших о любви и сострадании.
Мужчина и женщина средних лет сидели молча. Изредка она поднимала на него глаза, желая прервать затянувшуюся паузу, но всякий раз суровое выражение его лица останавливало ее, и она опускала глаза на чашку чая, стоящую перед ней.
Мужчина бегло просматривал одну за другой бумаги, лежавшие огромной стопкой на его столе. Все прочитанное, казалось, раздражало его. Он отшвыривал одну за другой рукописи с тем же недовольным видом. Выбрав несколько листов и соединив их скрепкой, он рассмеялся:
- Не желаешь взглянуть?
Женщина выжидающе посмотрела на него.
- Манускрипт, написанный на школьной бумаге, без штемпеля и обратного адреса. Кто-то, видимо, решил подшутить надо мной.
С этими словами он бросил листки в корзину для бумаг, но промахнулся, и пачка упала на пушистый ковер рядом с корзиной.
- Ты не собираешься даже прочесть это? - спросила женина, указывая на брошенные листы.
- Если я буду читать всякую ерунду, приходящую на мое имя, то буду сидеть до второго пришествия. Ко мне приходят тысячи рассказов: рукописных, с чернильными пятнами, с ошибками в правописании и грамматике, мои секретари большую часть рабочего времени занимаются тем, что разгребают весь этот мусор.
Женщина кивнула
- Пожалуй, ты и прав. И все же...- ее голос перешел в едва различимый шепот,- и все же очень жаль...
Но он уже снова принялся за работу, которая, казалось, состояла из перелистывания печатных листов и перекладывания их из одной стопки в другую. Она так и осталась сидеть неподвижно перед чаем, остывшим в дорогой фарфоровой чашке. Вдруг она вздрогнула, как будто сквозняк комнат ворвался в ее сердце, и чья-то властная рука легла на плечо. Она подняла глаза на мужа и увидела, как с потолка, грациозно покачиваясь, опускаются два пера ослепительной белизны. Со смутным изумлением и восхищением она следила за их движением, недоумевая, как эти два перышка могли попасть в это стерильно закрытое кондиционированное помещение. Перья мягко опустились на первую страницу отвергнутой рукописи. Женщина осторожно подошла к бумагам на ковре.
- Да не возись ты с этим,- посоветовал ей муж.- Служанка все потом уберет.
Но она словно замерла над бумагами. Она долго стояла, преклонив колени, сжимая руки и молясь провидению. Она очень осторожно убрала перо и прочла название. И вновь властное прикосновение заставило ее вздрогнуть.
ПЕРЬЯ...- прошептала она - с крыльев... АНГЕЛА...
Она всегда верила в ангелов, но ее добрый ангел покинул ее. Тем сильнее ей захотелось прочесть.
Женщина прочла рассказ, и ее "глаза переполнились слезами. В этот момент ее муж, наконец, оторвался от работы и вставал из-за стола, рассуждая о том, что он думает о современных писателях. Она положила рваную рукопись перед ним и жалобно попросила:
- Дорогой, ради меня, прочитай эту рукопись! Мужчина изумленно посмотрел на нее.
- Я заклинаю тебя любовью существа, которое когда-то было тебе дороже всего на свете. Не уходи из этой комнаты, не прочитав рассказа.
Мужчина еще раз с недоумением посмотрел на жену. Между ними существовал неписаный закон: никогда не упоминать об этой потере.
Он раскрыл рукопись...


Снег вновь засыпал крышу домика в Токио, каждый раз солнце вновь вставало, невидимое для фиолетовых глаз, таких дорогих Томо. Январь пришел и ушел, затем февраль... Каждый день Томо тащился по заснеженной дороге в город, узнать, не пришло ли ему письмо, и каждый раз ответом ему был равнодушный поворот головы, потом он просил у бакалейщика в долг муки и сала и получал тот же ответ. С каждым днем девочка улыбалась все реже и реже и лишь иногда спрашивала:
- Была сегодня почта, папа?- услышав шум входной двери и чувствуя дуновение морозного ветра на лице.
- Нет, моя крошка...
- Значит, она придет совсем скоро. Этой ночью я видела сон, что ответ придет сегодня. Как ты думаешь, можно ли верить таким снам?
- Если мы не будем верить нашим снам, то чему же нам остается верить?
Даже ребенок почувствовал всю горечь отцовских слов и замолчал.
Выбравшись из маленькой кроватки, куда ее посадил отец, чтобы она совсем не замерзла в нетопленной комнате, она нащупала дорогую руку и прижала ее к своим занемевшим губам. Отец осторожно закутал дочку одеялом и прижал к себе. Так они и просидели весь вечер. В сумерках опять пошел снег. Томо встал, чтобы приготовить незатейливый ужин, состоящий из кукурузных зерен, обжаренных в остатках масла. Ужин был очень скудный и, пожалуй, последний. После него на дне сковородки ничего не осталось. О следующем дне Томо не осмеливался даже думать.
После скромного ужина - девочка, конечно, не могла видеть, что отец ничего не ел,- они уселись возле холодного камина.
- Папа, скажи мне, что мы будем делать, когда выиграем первый приз? Расскажи мне о тех обновах, которые мы купим, и о тех местах, куда мы поедем путешествовать. Расскажи мне обо всем, что я смогу увидеть: о радуге, цветах, бабочках.
Томо схватился за голову, он весь задрожал от ужасной боли, глухой стон вырвался из его измученного сердца.
- Папа, папа, что случилось? Ведь ты, конечно, не думаешь, что... Ты ведь читал мне свой рассказ. Он такой интересный! Он замечательный! Его обязательно должны прочесть в редакции. И тогда...
- Ты действительно веришь в это?- спросил Томо срывающимся голосом, несмотря на все усилия сохранять спокойствие.
- Мама верит, что все получится, значит, и мы должны. Томо поднял глаза на единственную свечу, мигавшую на столе.
- Да, конечно,- согласился он, немного успокоившись.- Мы должны!
В этот момент кто-то тяжело постучал в дверь.
- Папа, кто это может быть? Неужели?.. Тогда, во сне... Нет, наверное, это путник сбился с дороги в метель. Ему повезло, что он нашел дорогу хоть к нашему дому.
Томо открыл дверь и увидел знакомую фигуру в голубой форме. Почтальон протянул заказное письмо, и Томо, дрожа не столько от волнения, сколько от холода, вскрыл конверт. Это письмо либо оправдает его надежды, либо окончательно их разрушит.
Из конверта выскользнул чек на 30000 долларов, похожий на лучистое сверкающее перо, и грациозно порхнул на пол. Но все внимание Томо было приковано к письму.
Мой муж, главный редактор журнала "Лайф", просил меня уведомить Вас о том, что Ваш рассказ "ПЕРЬЯ С КРЫЛЬЕВ АНГЕЛА" занял первое место в конкурсе на лучший рассказ.


- Папа, папа, скажи, что это правда!
- Да, моя любимая малышка, да, это правда! Мы победили в конкурсе, и ты будешь видеть... видеть!..
Слезы радости и скорби ручьем текли из бездонных глаз слепой девочки. Она увидит столько прекрасного, но не увидит самого дорогого - доброй маминой улыбки...

[paulkorotoon]

Drongo, да.. Просто, но за сердце берет.

[korsar77]

Давненько не встречались.... ПОЭЗИЯ-великая сила
Шекспир Уильям - сонеты
Мы вянем быстро - так же, как растем.
Растем в потомках, в новом урожае.
Избыток сил в наследнике твоем
Считай своим, с годами остывая.

Вот мудрости и красоты закон.
А без него царили бы на свете
Безумье, старость до конца времён
И мир исчез бы в шесть десятилетий.

Пусть тот, кто жизни и земле не мил, -
Безликий, грубый, - гибнет невозвратно.
А ты дары такие получил,
Что возвратить их можешь многократно.

Ты вырезан искусно, как печать,
Чтобы векам свой оттиск передать.
-------------------------------------------------------------------
Когда в раздоре с миром и судьбой,
Припомнив годы, полные невзгод,
Тревожу я бесплодною мольбой
Глухой и равнодушный небосвод

И, жалуясь на горестный удел,
Готов меняться жребием своим
С тем, кто в искусстве больше преуспел,
Богат надеждой и людьми любим, -

Тогда, внезапно вспомнив о тебе,
Я малодушье жалкое кляну,
И жаворонком, вопреки судьбе,
Моя душа несется в вышину.

С твоей любовью, с памятью о ней
Всех королей на свете я сильней.

154 сонета здесь http://stihi-rus.ru/World/Shekspir/

[korsar77]

Автор: Попелышкин Максим Александрович
Простота и Сложность

Понять Простое очень Сложно,
Ведь Простота Сложней всего.
А Сложность Проще понимаешь
За то, что Сложно – Просто все.

При Простоте труднее будет
Всю Сложность с разума сложить.
Но если Сложно в Просто вникнуть,
То Простоте тогда не быть.

Чем Проще станет, тем Сложнее,
Нам нашу Сложность упрощать.
А значит Просто – невозможно,
Нам Сложно…Просто…понимать.

Расставание

Движенье губ, в Любви признанье
И боль пронзает изнутри,
А сердце сжалось от страданья…
Разлука…скоро…впереди.


Так быть должно, мы это знали…
Расклад такой не избежать…
Ты мне сказала, – До свиданья…
Я ухожу…не надо ждать.


И дверь закрыла за собою
Оставив в прошлом все мечты.
Я глупость сделал, что позволил…
Не удержал,…прошу,…прости.

[paulkorotoon]

А я вот недавно познакомился с творчеством Игоря Губермана . Понравилось, одако.

*******

Мне Маркса жаль: его наследство
свалилось в русскую купель:
здесь цель оправдывала средства, и
средства обосрали цель.

*******

В года растленья, лжи и страха
узка дозволенная сфера:
запретны шутки ниже паха и
размышленья выше хера.

*******

Не в силах нас ни смех, ни грех
свернуть с пути отважного,
мы строим счастье сразу всех,
и нам плевать на каждого.

*******

Между слухов, сказок, мифов,
просто лжи, легенд и мнений
мы враждуем жарче скифов
за несходство заблуждений.

*******

Ну и так далее .

[Drongo]

Paul-SFL, его "гарики" порой очень колкие и меткие... Вот читая соседние политические ветки в флейме порой так хотелось написать

Свобода это право выбирать
С душою лишь советуясь о плате
Что нам любить, за что нам умирать.
На что свою свечу нещадно тратить.

[paulkorotoon]

Да, в меткости ему не откажешь.

[Drongo]

Подниму тему... Друзья недавно прислали по почте, прочитал - понравилось. Коротенько и интересно.

Короткий рассказ

Однажды ночью меня разбудил звонок телефона. Дрожащей от испуга рукой я схватил трубку и кое-как прохрипел:
– Слушаю.
– Фак ю! – сказал звонкий юношеский голос.
– Извините?
– Фак ю! – радостно повторил звонкий голос и засмеялся.
После этого он повесил трубку. Я попытался перевести дыхание, но не успел. Звонок повторился. На этот раз я посмотрел на табло идентификатора. Разумеется, звонок был с анонимного номера. Я сказал:
– Пожалуйста, прекратите безобразничать!
– Фак ю! – ответил знакомый голос и залился счастливым смехом.
На третий раз я не стал брать трубку. Телефон потрезвонил ещё с полчаса и успокоился.
Весь следующий день я чувствовал себя разбитым, но спать не ложился до поздней ночи, ожидая звонка. Действительно, около часу ночи телефон зазвонил, и весь сценарий предыдущей ночи повторился. Мой знакомый не отличался фантазией. Если я отвечал на звонок, он говорил “фак ю”, вешал трубку и звонил снова. Если я не брал трубку, он оставлял на моём автоответчике послание “фак ю” и звонил снова. В конце концов я выключил телефон и лёг спать.

Утром я позвонил в полицию.
– Я вас понимаю, – участливо сказал дежурный, выслушав мою жалобу. – Мы составим полицейский рапорт и пошлём его в вашу телефонную компанию. Тем временем вы должны сами позвонить в телефонную компанию и всё им объяснить. Они тоже составят рапорт и пришлют его нам.
– Понятно, – сказал я. – И после этого вы узнаете, кто мне звонил?
– Ну, это вряд ли, – сказал полицейский. – Телефон ведь анонимный.
– Тогда зачем составлять рапорты?
– Как это – зачем? – обиделся полицейский. – Мы обязаны реагировать на жалобы налогоплательщиков.
– А что мне делать?
– У вас есть несколько вариантов, – сказал полицейский. – Вы можете поменять номер телефона. Или переехать в другой штат. Луизиану я вам не советую: там очень жарко. Я сам оттуда. Ваша телефонная компания может вам подсказать другие варианты.
– Спасибо, – сказал я. – То, что вы советуете, – это, так сказать, пассивные методы защиты. Хулиган останется не пойманным.
– А зачем вам его ловить? – удивился полицейский.
– Ну, чтобы наказать. Или хотя бы припугнуть. Чтобы он больше не звонил не только мне, но и другим.
– Вы очень благородный человек, – сказал полицейский. Я сейчас же приступлю к составлению рапорта. Всего хорошего.

Не дожидаясь следующей ночи, я позвонил в телефонную компанию. Я долго выслушивал автоматические инструкции и нажимал кнопки, но, в конце концов, мне всё-таки ответила живая девушка по имени Мэген. Она сердечно поблагодарила меня за то, что я пользуюсь услугами их компании, и мы перешли к делу. Я в самых ярких тонах описал свой испуг от звонка среди ночи, учащенное сердцебиение и последовавшую за ним бессонницу.
– Давайте по порядку, – сказала Мэген. – В котором часу был первый звонок?
– В час пятнадцать
– Вы знаете номер телефона, с которого звонили?
– Нет. Это был анонимный номер.
– Кто звонил – мужчина или женщина?
– Молодой человек. Подросток.
– Он назвал свой год рождения?
– Нет.
– Тогда откуда вы знаете, что это подросток?
– По голосу.
– Он назвал своё имя?
– Нет.
– Что он сказал?
– Фак ю.
Наступила долгая пауза, после которой Мэген сказала слегка изменившимся голосом:
– Это вы мне говорите?
– Нет, нет, что вы! – заверил я. – Это он мне так сказал: фак ю.
Мэген снова помолчала. Потом она сказала, медленно подыскивая слова:
– Сэр, у нас в компании не полагается использовать бранные слова. Кроме того, наш разговор, как вы знаете, записывается. Поэтому вы должны точно отвечать на мои вопросы, но при этом не употреблять нецензурных слов. Понимаете?
– Понимаю, – сказал я.
– Прекрасно, – обрадовалась Мэген. – Тогда начнём снова. Что он сказал?
– Фак ю.
– Сэр, сказала Мэген, – я вам только что объяснила, что вы не должны употреблять нецензурные слова.
– Вы же просили меня точно отвечать на вопросы. Вот я и отвечаю. Этот паскудный подросток, именно так и сказал: фак ю.
– Сэр, сказала Мэген, с трудом продолжая сохранять вежливость, – вы опять употребили это слово. Наша компания не позволяет использовать бранный лексикон в служебных разговорах.
– А что же я должен говорить, если мерзавец сказал мне фак ю?
– Сэр, вам не обязательно повторять то, что он сказал. Вы можете это… ну… объяснить. Например, назвать это “слово из четырёх букв” или “слово, которое начинается на эф”. Понимаете? Кроме того, вы не должны давать характеристику своему абоненту, пока не будет установлена его личность. Вы не должны называть его “паскуда” или “мерзавец”.
– А кто же он по-вашему?
– Я не знаю, сэр.
– А я знаю. Сука он – вот он кто.
– Сэр...
– Хорошо, Мэген, – сказал я примирительно. – Я уже всё понял. Можете продолжать задавать вопросы.
– Спасибо, – сказала Мэген. – Итак, что вам сказал этот… не идентифицированный абонент?
– Этот не идентифицированный абонент, – заговорил я спёртым голосом второклассника, отвечающего урок, – сказал, чтобы я… нет, что он меня… нет, что он мне… будет делать слово из четырёх букв, которое начинается на эф.
– Ну вот, теперь всё в порядке, – сказала Мэген. – Я так и запишу. Я рада, что вы правильно формулируете свои ответы.
– Ничего не правильно! – разозлился я. – Я бы хотел, чтобы этот скот говорил “слово из четырёх букв, которое начинается на эф”. На самом деле он сказал “фак ю”.
– Сэр! – сказала Мэген, повышая голос, – я вас предупреждала! Я больше не намерена выслушивать ваши непристойности!
– Скажите, пожалуйста! – сказал я, всё сильнее распаляясь. – Тоже мне, цаца нашлась! Как будто “фак ю” никогда не слышала!
– Сэр, заткнитесь немедленно! – завизжала Мэген. – Ещё раз скажете “фак ю”, и я позвоню в полицию!
– Что?! – заорал я. – Это так ты разговариваешь с клиентом? Фак ю!
– Ах, так! Тогда – фак ю!
– Нет, фак ю!
– Нет, фак ю!
Она бросила трубку. Ещё несколько минут я продолжал пускать пары, потом начал медленно остывать и думать, что делать дальше. Делать было нечего.
Звонки от фак-юноши продолжались ещё несколько вечеров, а потом прекратились. Моя тихая жизнь вернулась в свою колею, и вскоре я окончательно забыл об этом отвратительном эпизоде.

Однако по прошествии месяца я получил письмо из полицейского отделения. “В ответ на вашу жалобу, – говорилось в письме, – сообщаем, что ваша телефонная компания установила личность звонившего вам абонента. Так как он несовершеннолетний, то мы не можем раскрыть его имя. Вы узнаете дальнейшие подробности от его адвоката”.

Вскоре после этого пришло письмо от местной юридической фирмы “Шапиро, Шапиро, Шапиро и Сын”. Вот что сообщалось в письме:
“Наша фирма представляет интересы мистера Н. Совралли и его пятнадцатилетнего сына, чьё имя мы не вправе разглашать. Из отчёта телефонной компании стало известно, что в разговоре с представителем этой компании вы характеризовали несовершеннолетнего сына мистера Совралли словами “паскудный”, “мерзавец”, “сука” и “скот”. Сын мистера Совралли находится в том возрасте, когда люди очень чувствительны к всякого рода характеристикам, особенно, если они могут быть истолкованы как обвинение. Кроме того, он с детства страдает депрессией, дислексией, эй-ди-ди, эй-эс-ди и пи-эм-эс. Ваши характеристики расстроили сына мистера Совралли и резко ухудшили состояние его здоровья. В результате ему потребуется новый курс лечения, включая временную госпитализацию. Учитывая вред, нанесенный здоровью сына мистера Совралли, а также стоимость лечения, мы намерены возбудить против вас гражданский иск на сумму 2,2 миллиона долларов. Однако, наша фирма полагает, что в наших обоюдных интересах не доводить дело до суда. Поэтому мы будем согласны принять от вас единовременную компенсацию в размере 150 тысяч долларов, при условии, что оплата будет произведена в течение недели. Вы можете заплатить чеком, кредитными карточками или наличными. Если у вас есть вопросы, можете звонить лично мне. Искренне ваш – М. Шапиро”.
Письмо звучало, как шантаж, но игнорировать его было бы неразумно. Я решил позвонить мистеру Шапиро.
– Шапиро, Шапиро, Шапиро и Сын. Чем я могу вам помочь? – ответил приятный голос хорошо тренированной секретарши.
– Можно попросить мистера Шапиро? – сказал я.
– Мне очень жаль, мистер Шапиро в отпуске, – с огорчением сказала секретарша.
– Тогда можно попросить мистера Шапиро?
– Мистер Шапиро ушёл на ланч, – ещё больше огорчилась секретарша.
– В таком случае, можно попросить мистера Шапиро?
– Конечно. Одну минуточку, – сказала секретарша и закричала:
– Мори, возьми трубку!
Мори Шапиро оказался чрезвычайно приветливым человеком. Услышав моё имя, он обрадовался так, как будто ждал моего звонка всю жизнь.
– Хорошо, что вы позвонили, – сказал он. – Мой клиент уже начинает нервничать.
– Мистер Шапиро, – сказал я как можно корректнее, – знаете ли вы, что ваш клиент терроризировал меня целую неделю? Он звонил мне по ночам и говорил “фак ю”.
– Я знаю, – примирительно сказал мистер Шапиро. – Но вы не должны его осуждать. У него было тяжёлое детство. Его родители развелись, когда мальчику было шесть лет. Мать ставила его в угол за малейшую провинность. Это травмировало ребёнка. Он ушёл от неё и теперь живёт с отцом и его второй женой. У них он тоже не очень счастлив. Так что, вы должны проявить сочувствие. Как вы будете платить – чеком, кредитной карточкой или наличными?
– Боюсь, что никак, мистер Шапиро, – сказал я. – У меня нет денег.
– Как нет?
– Вообще нет, мистер Шапиро.
– Называйте меня Мори. Сколько у вас на счету в банке?
– У меня нет счёта в банке.
– А на чековом счету?
– У меня нет никаких счетов.
– Какой лимит расходов на ваших кредитных карточках?
– У меня нет кредитных карточек.
– А дом у вас есть?
– Нет. Я снимаю квартиру, – сказал я.
Мистер Шапиро помолчал. Потом он вздохнул и спросил, теряя остатки надежды:
– У вас есть какие-нибудь страховки?
– Никаких, – сказал я без тени злорадства. – Понимаете, Мори, я бедный человек. Получаю эс-эс-ай, 560 долларов в месяц. Это что-то вроде пенсии. Ну, ещё фуд-стэмпы. Знаете, что это такое?
– Не совсем, – признался Шапиро. – Кстати, откуда у вас акцент?
– Я из России.
– Что вы говорите! – неожиданно обрадовался Шапиро. – Так мы с вами земляки! Я тоже русский: моя бабушка по отцовской линии приехала из Гродно губернии в 1903 году. Знаете, вы мне сразу понравились, чувствуется, родная душа. Я постараюсь вам помочь. У вас хотя бы есть машина?
– Есть, но я её не отдам.
– Конечно, отдадите, – ласково сказал Мори. – Не хотите же вы садиться в тюрьму из-за такого пустяка. Какая у вас машина?
– “Хонда Сивик”, ей двенадцать лет, и она прошла сто сорок тысяч миль.
По телефону было слышно, как мистер Шапиро поморщился.
– Мне надо подумать, – кисло сказал он. – Я вам позвоню.
Он позвонил на следующий день.
– Это я, Мори! – радостно закричал он. – У меня для вас хорошая новость: мой клиент согласился на вашу машину. Он сказал, что поставит ей новые динамики и будет в ней жить, так как ему надоели родители. Так что давайте, привозите свою тачку, и мы закроем дело.
– Можно дня через три? – спросил я.
– Конечно, – великодушно согласился Шапиро. – Но не позже.
– О’кей! – сказал я и приступил к делу.

Первое, что я сделал, – выплатил и закрыл все свои кредитные карточки. Затем я закрыл все свои счета в банках и инвестиционных компаниях. Вырученные деньги – частично наличными, частично в ценных бумагах и золоте – я положил в сейф, который невозможно было идентифицировать. Затем я позвонил ближайшему дилеру, торгующему подержанными машинами.
– Мне нужна “Хонда Сивик”, – сказал я. – Но чтобы ей было не меньше двенадцати лет. И чтоб пробег был порядка ста сорока тысяч миль.
– Дайте мне глянуть в компьютер, – сказал дилер. – Так, так… Ага, вот есть одна… правда, на ней всего сто тридцать две тысячи миль. Зато ей тринадцать лет. Я отдам её за шестьсот долларов.
– Годится, – сказал я. – Беру, не глядя. Мыть её не обязательно, но у меня два условия. Первое: если я через несколько дней привезу её обратно, вы купите её у меня за половину цены. Второе: я на несколько дней оставлю у вас свой “Мерседес”.
– Годится, – сказал дилер

По дороге от него я заехал на своей “новой” “Хонде” в рыбный магазин и купил двух крупных свежих карпов. Там же, не выезжая с парковки магазина, я достал из сумки заранее приготовленные инструменты и приступил к операции. Я снял внутреннюю панель двери, затем липкой лентой прикрепил карпа к двери и поставил панель на место. Второго карпа я положил в glove compartment, по-нашему “бардачок”. После этого я доставил машину в офис компании Шапиро, Шапиро, Шапиро и Сын. Мори принял меня с ликующей улыбкой, выдал мне документ, подтверждающий, что иск против меня закрыт, и пообещал немедленно доставить машину своему клиенту. Мы расстались друзьями. Я вернулся домой и стал ждать.

Через несколько дней раздался звонок, и мой телефон, как я и ожидал, показал, что звонят с анонимного номера.
– Добрый день, – сказал незнакомый участливый голос. – Моя фамилия Совралли, и я являюсь отцом вашего… м-м-м… отцом потерпевшего. Спасибо вам за машину. К сожалению, мы не можем её использовать. В ней стоит ужасный запах. Мы обыскали всю машину и нашли тухлую рыбу в бардачке. Мы её выкинули, но это не помогло: запах остаётся. Мы пробовали держать двери открытыми, но она воняет на весь квартал, и соседи заявляют протест. Мы пробовали продать машину дилеру, но он не берёт её ни за какие деньги, даже бесплатно. Мы просто в отчаянии.
– На “джанк ярд” предлагали?
– Предлагал. Не берут, даже с приплатой.
– Кошмар! – сказал я, вкладывая в свои слова максимум сочувствия. – Чем же я могу вам помочь, мистер Совралли?
– Я подумал – может быть, вы возьмёте её обратно?
– Ну что ж, – сказал я, для виду поколебавшись. Я могу взять. Но, как вы убедились, избавиться от неё будет недёшево. Вам это будет стоить пять тысяч долларов.
– Понятно. – Мой собеседник задумался. – А за четыре не возьмёте?
– Пять тысяч и ни цента меньше. Не хотите – продолжайте нюхать.
– Хорошо, согласен, – сказал Совралли. И неожиданно изменив свой участливый тон, добавил со злостью: – Но ему это так не пройдёт! Всыплю негодяю так, что долго будет помнить!
– Вы имеете в виду своего сына?
– Его, скотину!
– А как же с тяжёлым детством?
– Я ему устрою тяжёлое детство! Оч-чень тяжёлое! Выдеру мерзавца, как Сидорову козу!
– Обещаете? – спросил я с надеждой.
– Можете не сомневаться.
– Ну, хорошо, – сказал я. – Согласен на четыре.

[Tigr]

Фантастика, но мне очень понравилось.